Насоска

Внимание! Всем героям истории по 18 и более лет!

Коля рос парнем тщедушным и одиноким. Отца у него не было, заступиться было некому. 

Ждать помощи от мамы не приходилось. Та и сама была вечно зашуганной и тихой. Соседи шептались, что Колькину мамку в свое время изнасиловали, та залетела непонятно от кого, и решила ребенка оставить  – не по-божески убивать – вот и дура!

Колька рос сам по себе. Звезд с неба не хватал, спортом не занимался, мышечную массу не качал, вот и не смог отбиться, когда на него однажды вечером навалились трое хулиганов постарше с соседнего двора, переполненные тестостероном. Приставать к девчонкам было страшнее, чем к худосочному чушпаненку.

За гаражами, куда Кольку отвели, кто-то поставил его на колени, больно надавил на челюсти и быстро ввел в открывшийся рот писюн.

- Соси! – грубо зашептал владелец двигавшегося и наливавшегося членика. – Соси, сука, как насос!

Испуганный насмерть паренек зачавкал. Через несколько минут по языку потекло что-то липкое. Колька попытался сплюнуть, освободиться, но насильник прижал его голову к вонючему от пота животу и не выпускал, постанывая.

Колька глотнул это липкое и горькое.

Его отпустили. Пацаны стали перешептываться.

- Серый, давай! 

- Не, я не пидарасничаю.

- Да какая хер разница? Что, небось Олька в рот не дает?

- Почему? Дает. И в жопу.

- Не пизди.

- Гадом буду.

- Жорик, ты хошь?

- Да ну нах. Я пока не  настолько голодный.

- Бля, а мне надо было. Кстати, отсосал норм. Слышь? Будешь сосать мне теперь. насосиком, по бырому, понял?

С тех пор Кольку в определенных кругах стали звать Насоска.

Он два дня плакал, а потом неожиданно смирился. Когда через месяц тот самый пацан снова вставил Насоске в рот, парень послушно зачмокал. Пацан очень скоро застонал и бурно спустил. Насоска секунду думал: сплюнуть?

Сглотнул. Противно, конечно. Но не смертельно.

- Норм, - прошептал пацан, который в этот раз был один. – Я гляжу, ты привык. Не ссы, будешь мне посасывать – не обижу. И другим не дам в обиду. Приходи в субботу на стройку вон там, на Комсомольской. Знаешь, где?

Колька кивнул.

- К восьми утра. Покажу чё, - гыгыкнул парень и, озираясь, ушел.

Колька пришел.

Пацан, которого, как выяснилось, звали Чека, попробовал выебать Кольку в жопу, но тот был слишком напуган и так сжимал сфинктер, словно боялся обосраться.

Чека спустил ему за щеку и показал колоду карт с неприличными картинками, на который дяди и тети творили всякую дичь.

Вернувшись домой, Колька уже не полоскал полчаса рот, как до этого, а просто запил малафью молоком. И даже не рыгал.

Посидел. Полежал. Было скучно.

Пошел в ванну поссать. Пока сидел на унитазе, машинально рассматривал огромный старый бак, в который мама складывала грязное белье. Также машинально вытащил из бака ее колготки, хэ-бэ, покрутил в руке. Залез еще. Капроновые колготки. Как они налезают на мамины ноги? Они же такие… узкие-преузкие. А мамины ноги толстые, мясистые…

Насоска встал, стряхнул, скинул треники. Сунул левую ногу в колготину. Та облегла тонкую щиколотку, потянулись вверх, к худым бедрам. Он сунул и правую ногу, быстро натянул обе штанинки до пупка. Капрон прочно облепил тело.

Это было… обалденно! Насоска обернулся к зеркалу, вгляделся. Его писюн почти не выглядывал сквозь капрон. Он вспомнил член Чеки, крупный, с оформившейся головкой. Вкусный…

Потом представил маму в этих колготках. Она была сейчас на рынке, и пока можно было не бояться. Насоска покопался в белье еще. Трусы, красные. Бюстгальтер. Как мама его носит? Неудобный.

Насоска натянул бюстгальтер на тощую грудь. Сквозь прозрачную вставку виднелись крошечные бледные соски.

Херня какая-то.

Трусы были интереснее. Насоска примерился их надеть, но его интерес вызвала белесая грязь на полоске, прикрывающей между ног.

Хмм… Он поднес трусы к лицу, принюхался. Пахло чем-то противным и одновременно сладким. Он поскорее натянул трусы. Они были велики. Еще бы, у мамы была большая задница, а у Насоски тощая доска.

Он снова вспомнил Чеку. Внизу живота потеплело. Неожиданно захотелось, чтобы Насоска стоял перед Чекой на коленях, тот двигался у него во рту и при этом рассматривал неприличные карты.

Когда через неделю Чека встретил Насоску на стройке, у того в кармане лежали мамины трусы и колготки.

Чека, увидев принесенное, восхищенно охнул – нихуя, пиздец! – и заставил Насоску раздеться догола, натянуть колготки и спрятать хер.

Но хер Насоски был и так маленьким, поэтому Чека смотрел на голенькое тело и ему вдруг показалось, что это его знакомая девушка Валерия. Он эту неприступную Валерию, тощую, как Насоска, очень хотел. Особенно раком.

- Ща, ща, - лихорадочно зашептал Чека и повалил Насоску голым торсом на деревянные козлы.

Раздвинул «Валерии» ноги, стал щупать промежность. «Девушка» застонала. Чека рывком спустил колготки, развел тощие ягодицы, смачно харкнул в анальное отверстие, растер. Член стоял колом.

Насоске было больно. Очень. И когда Чека входил, не обращая внимания на стоны и причитания, и когда двигался внутри, и когда долго тягуче спускал. И домой он пошел враскоряку – дырочка горела.

- Ты… Сунь чего-нибудь в жопу… - посоветовал сердобольный Чека вслед.

Насоска сунул свечку. Новогоднюю. Она подходила больше всего. Свечка быстро подтаяла и стала более комфортной. Он подвигал ею. Болело, но и ощущения стали более мягкими, чем когда его трахал Чека.

К концу года Насоска уже не мог без ебли. Чека приходил к нему даже домой, когда мама уходила на работу. Копался в ее вещах, фоткал Насосика (голым и в женских одеждах, с хуем во рту и в жопе) и мамины вещи.

Правда, ничего не воровал.

Оба уже не могли друг без друга. Насосик выполнял все, что хотел ебарь. Даже несколько раз фоткал маму: через щель в двери в ванную, когда та купалась, и когда она мыла полы и сильно наклонялась, обнажая толстые «ляхи», как называл бедра Чека.

На следующий год Чеке стал бывать реже.

Насоска скучал, заменял член Чеки ручкой, свечкой, бутылочным горлышком. Членик он почти не ласкал. Ему было приятно, только если во рту или в попе было что-то мягко-напряженное.

В конце концов Чека бросил своего Насоску. Друганы стали коситься: это один раз – не пидорас, а если постоянно – пидорас!

Для доказательства маскулинности Чека завел-таки Валерию, которая оказалась  совсем и не против, везде ходил с ней и уже не обращал внимания на тоскливо смотрящего в их сторону Насоску.